«Политический псих»: воспоминания советского диссидента о карательной психиатрии
В «Альпине Паблишер» вышло переиздание воспоминаний советского диссидента, ученого и правозащитника Владимира Буковского «И возвращается ветер...», впервые опубликованных в 1978 году в эмигрантском издательстве «Хроника». В центре документальной прозы Буковского — психиатрия как инструмента репрессий в Советском Союзе. Буковский 12 лет провел в тюрьмах и специальных психиатрических больницах. Он первым публично рассказал о чудовищных злоупотреблениях психиатрией и о насильственном введении мощных нейролептиков людям, которые были абсолютно здоровы, но оказались неугодны режиму. Из его книги за рубежом, а затем и в России узнали о том, что стоит за диагнозом «вялотекущая шизофрения», на основании которого инакомыслящих загоняли в лечебницы.
Делимся воспоминания Владимира Буковского о его первом заключении в Ленинградской психиатрической специальной больнице.
Дисклеймер. Статья содержит описание сцен насилия. Если для вас это чувствительная тема, рекомендуем не продолжать чтение.
Как Буковский стал «политпсихом»
В 1958 году в Москве торжественно открыли памятник Маяковскому: собравшиеся на площади люди читали стихотворения, в том числе собственные. Это стихийное массовое выражение творчества вылилось в регулярные чтения, получившие название «Маяк» или «Маяковка».
Одним из организаторов этого проекта был студент биолого-почвенного факультета Владимир Буковский, выступавший с критикой советской власти. Подобная активность не осталась без внимания властей: в ЦК ВЛКСМ представили отчет о «Маяковке», где речь шла о пессимистичном и оппозиционном настроении участников. К 1961 году чтения запретили, некоторых участников осудили. Буковского исключили из университета и допросили в КГБ. В ходе обыска у него обнаружили тексты о необходимости реформирования комсомола, которые следствие расценило как попытку его развала. Против Буковского могли возбудить уголовное дело, поэтому он скрылся: уехал в Сибирь на полгода в геологическую экспедицию.
В 1963 году Буковского арестовали за попытку распространения книги югославского диссидента Милована Джиласа «Новый класс». Его признали невменяемым, поставили диагноз — «вялотекущая шизофрения» и отправили в Ленинградскую специальную психиатрическую больницу, которая с 1951 года находилась в здании бывшей женской исправительной тюрьмы на Выборгской стороне. Как вспоминал это время писатель:
«Самому теперь смешно вспоминать, как я обрадовался, когда узнал, что экспертиза признала меня невменяемым. О Ленинградской спецбольнице на Арсенальной я уже слышал порядком, в основном — от Алика Вольпина, и по всем рассказам выходило, что попасть туда значительно лучше, чем в концлагерь. Работать не гонят, кормят все-таки лучше, чем в лагерях, лечить — не лечат, карцеров нет, днем спать можно, свидания каждый месяц, и даже можно получать из дома книги. Алик рассказывал, что в его время сидели там почти сплошь политические, вполне нормальные люди».
Размышления Буковского можно понять. В сталинскую эпоху оказаться в психиатрической больнице вместо лагеря часто считалось благословением. Некоторые психиатры намеренно отправляли задержанных инакомыслящих в лечебницы, чтобы защитить их от более жестокой участи. Тогда от «пациентов» требовалось раскаяние, признание вины и согласие с поставленным диагнозом. Чтобы выписаться из больницы и освободиться через суд, нужно было заявить о преступлении, якобы совершенном под влиянием болезни, которая прошла благодаря пребыванию в медучреждении.
В сталинские годы ярлык «псих» не вызывал страха. Как писал Буковский, напротив, «в условиях террора это просто спасение — сумасшедшего, по крайней мере, не расстреляют».
К сожалению, представления писателя оказались ошибочными.
Как психиатрию использовали во времена Хрущева
Владимир Буковский в книге вспоминал, что незадолго до его ареста Никита Хрущев где-то заявил, что в СССР нет больше политзаключенных, потому что нет недовольных строем, а те немногие, кто такое недовольство высказывает, — просто психически больные люди.
Тогда многие подумали, что высказывание первого секретаря ЦК КПСС просто шутка, но на деле она оказалась директивой. Хрущев, который осудил политическое наследие Сталина на ХХ съезде партии, не мог вернуться ко временам явных и массовых репрессий. Однако, строго следуя марксистско-ленинскому учению, он понимал, что при социалистическом строе у людей не может быть антисоциалистического сознания. Не могло быть и какого-либо инакомыслия.
Мир до и после смерти Сталина
Самые яркие фрагменты выступления Олега Хлевнюка и Геннадия Костырченко с выставки non/fiction № 24
«Вывод напрашивался самый простой: где эти явления нельзя объяснить наследием прошлого или диверсией мирового империализма, там просто проявление психической болезни, а от этого, как известно, одним коммунистическим бытием не излечишь», — писал Буковский, и добавлял, что «по всем подсчетам получалось у Хрущева, что к 1980 году он действительно сможет показать последнего преступника. Последнего сумасшедшего он показывать не обещал».
В начале шестидесятых по стране стали закрывать тюрьмы, но параллельно стали появляться специальные психиатрические больницы. А КГБ, вместо сталинского тезиса об обострении классовой борьбы, получил новую идеологическую установку — об обострении психических заболеваний по мере построения коммунизма.
Так властям удавалось быстро избавляться от инакомыслящих без лишних судов и адвокатов. Всё якобы по медицинским показаниям: за самиздат, распространение «порочащих советский строй» стихов, фотографий, листовок, даже за политические шутки и анекдоты — в психбольницу. Диссидентам часто диагностировали паранойяльное развитие личности (бред) или вялотекущую шизофрению. Предположение о существовании этой болезни в конце 60-х годов выдвинул доктор медицинский наук Андрей Снежневский, а психиатры взяли на вооружение. Это было очень удобное заболевание, поскольку симптомы совпадали с неодобряемым и опасным для советского гражданина поведением: больные якобы демонстрировали страх и подозрительность, религиозность, эксцентричность, рассеянность, депрессивность, склонность к социальной изоляции, а также «повышенное чувство собственного достоинства».
Владимир Буковский вспоминал, как советские психиатры объясняли диссидентам, что они больные:
«... он начал доказывать нам, что мы действительно психи. Прежде всего — потому, что оказались в конфликте с обществом. Нормальный человек к обществу приспосабливается. Затем потому, что ради глупых идей рисковали свободой, пренебрегали интересами семьи и карьерой. — Это, — объяснял он, — называется сверхценной идеей. Первейший признак паранойяльного развития личности».
Один из знакомых Буковского пытался переубедить врача и приводил в пример Ленина, который до революции тоже был в конфликте с современным ему обществом и за свои убеждения даже попал в ссылку. Однако психиатры лишь делали запись в истории болезни: «Страдает манией величия, сравнивает себя с Лениным». Любой нормальный искренний ответ лишь доказывал болезнь.
Как проходило «лечение» политических заключенных
Владимира Буковского отправили в больницу в Ленинград. С первых минут писатель понял, где на самом деле оказался, и что радоваться ему не стоило. Среди пациентов лишь 10% оказались политическими заключенными, остальные были преимущественно людьми, склонными к насилию, грабителями и убийцами, а санитары оказались уголовниками, которых вместо лагеря прислали в спецучреждение отбывать срок. Буковский вспоминал, что они были «злые, как собаки» и безнаказанно срывались на пациентов. «В психиатрической больнице фактическими хозяевами является младший обслуживающий персонал: санитары, сестры, надзиратели. Это своего рода клан, и если с ними не поладить — убьют, замучают», — писал Буковский.
Фактически, Ленинградская спецбольница функционировала как тюрьма. В ней были камеры, ограничения на общение и еду, решетки, колючая проволока, забор и вооруженная охрана. Помимо обычных тюремных условий, добавлялись и проблемы психиатрических лечебниц того времени: принудительное лечение с неопределенным сроком, избиения со стороны персонала и полное отсутствие прав пациентов. Жалобы не имели смысла — они записывались в медицинскую карту как подтверждение душевного расстройства.
Владимир Буковский писал:
«Кругом царили безразличие, равнодушие, цинизм. Как хирурга не волнует вид крови, а служителя морга — вид трупов, так и здешним сестрам, санитарам, врачам была привычна жестокость. Само собой разумелось, что больной — не человек, не может и не должен иметь каких-то желаний или человеческих чувств, и некоторые врачи вполне откровенно называли больницу «наш маленький Освенцим».
Главным орудием «лечения», а прямо сказать пыток, были лекарства. Первое — аминазин, от которого человек впадал в спячку, какое-то отупение и переставал соображать, что с ним происходит. Второе — сульфазин, или сера. Это средство вызывало сильнейшую боль и лихорадку, температура поднималась до 40–41 °С и держалась два-три дня.
Кроме того, был третий способ, самый тяжелый — укрутка. Как это описал Буковский в своей книге:
«За какую-нибудь провинность заключенного туго заматывали с ног до подмышек мокрой, скрученной жгутом простыней или парусиновыми полосами. Высыхая, материя сжималась и вызывала страшную боль, жжение во всем теле. Обычно от этого скоро теряли сознание, и на обязанности медсестер было следить за этим. Потерявшему сознание чуть-чуть ослабляли укрутку, давали вздохнуть и прийти в себя, а затем опять закручивали. Так могло повториться несколько раз».
Укрутку применяли как наказание за любое, даже самое малозначительное нарушение. Владимир Буковский вспоминал, как политической заключенный Анатолий Беляев, осужденный за анекдоты о Хрущеве, как-то зачитался допоздна и не заметил, что объявили отбой. За это садист-фельдшер Виктор Валерьянович устроил ему пытку.
В больнице также были «резинки» — камеры, обитые мягким материалом, чтобы пациенты в состоянии агрессии не могли причинить себе вред, пока бьются о стены. Заключенных там содержали в одиночестве и без одежды, подвергали жестоким избиениям. Буковский упоминал случай, когда в одной из таких комнат был убит человек — ему сломали позвоночник. Еще один задохнулся в укрутке — его не успели раскрутить. Эти преступления остались безнаказанными. Погибших просто «списали».
Как удалось выжить и не сойти с ума
В попытках отгородиться от всего происходящего, Владимир Буковский сконцентрировался на английских книгах, читал в оригинале Чарльза Диккенса или Фенимора Купера. Он писал, что старался не глядеть по сторонам, ничего не слушать и жить воображаемой жизнью героя книги. «Человек ко всему привыкает и постепенно обрастает как бы толстой нечувствительной кожей. Нужно научиться ничего не видеть вокруг, не думать о доме, не ждать свободы. И так приспособиться к этой жизни, чтобы она проходила мимо, как бы не касаясь тебя. Все происходящее становится нереальным, как спектакль, и тут же забывается. Постепенно выработалось у меня это безразличие», — писал Буковский.
Месть за Высоцкого: как в СССР судили за чтение книг
Отрывок из новинки Евы Меркачевой «Громкие дела»
Писатель считал, что ему повезло: во время пребывания в больнице он не подвергся ни принудительным инъекциям, ни приему лекарств. Вскоре его переместили в десятое отделение, где условия были лучше: днем открывали камеры и разрешали свободно передвигаться по коридору. Это было единственное отделение, где персонал не проявлял жестокость по отношению к пациентам. Большинство из них оказались политзаключенными, около 40 из 55 человек, среди которых преобладали «побегушники», то есть те, кто пытался сбежать из СССР. Они пытались уплыть на резиновых лодках или под водой в аквалангах, строили самодельные вертолеты, пересекали границу пешком, прятались в трюмах пароходов и под товарными вагонами. Казалось, не осталось способа бегства, который бы они не испробовали, и всех этих людей сочли невменяемыми. «Потому что какой же нормальный человек захочет бежать теперь, когда наконец-то, после всех ошибок, стали вырисовываться контуры коммунизма?», — с горькой иронией писал Буковский.
Как удалось (ненадолго) выйти на свободу
В десятом отделении Владимир Буковский попал под присмотр подполковника Калинина, пожилого врача, который отвергал методы московских психиатров. Всех шизофреников, которые оказывались у него на приеме, он «переделывал» в психопатов, алкоголиков или страдающих малярией. Буковский умело вел себя в разговорах, поэтому Калинин счел его здоровым. Однако радость была преждевременной: Калинин решил, что писатель притворяется больным и предложил руководству снять все диагнозы и вернуть Буковского на следствие.
Такие обстоятельства вызвали беспокойство у КГБ и привели к абсурдному заседанию комиссии. Ее члены утверждали о прошлых заболеваниях Буковского, тогда как Калинин обвинял их в сокрытии преступника от закона. Чем естественнее вел себя Буковский, тем больше «доказательств» своей «болезни» он якобы предоставлял комиссии. А любое выражение критики или раскаяния только укрепило бы аргументацию Калинина. В конце концов, Калинин проиграл спор, и Буковского выписали с диагнозом «психопатия паранойяльного круга в стадии компенсации».
26 февраля 1965 года Буковский был выписан на попечение своей матери как «подлечившийся параноик». В этом же году на свободе он участвовал в подготовке «митинга гласности» в защиту писателей Андрея Синявского и Юлия Даниэля. И его снова отправили сначала в Люберецкую психиатрическую больницу, а потом на восемь месяцев в институт имени Сербского. Психиатрам так и не удалось достигнуть консенсуса по поводу диагноза писателя, поэтому его освободили. Через два года Буковского вновь арестовали за организацию демонстрации против ареста правозащитников Александра Гинзбурга и Юрия Галанскова. Тогда на суде Буковский выступил с жестким заявлением о том, что КГБ сам себя компрометирует: и его слова стали распространять через самиздат. В тот раз Буковского больше не пытались «продиагностировать», вместо этого ему дали три года исправительных работ в лагерях за «активное участие в групповых действиях, нарушающих общественный порядок».
Как Буковский боролся с карательной психиатрией
В 1971 году Владимир Буковский смог передать на Запад 150-страничный отчет, освещающий злоупотребления со стороны советских психиатров. Его отрывки опубликовали в британской газете The Times. В 1974 году Буковский вместе с Семеном Глузманом, еще одним советским диссидентом, написали руководство «Пособие по психиатрии для инакомыслящих», которое детально описывало методы защиты потенциальных жертв от государственного преследования через психиатрию.
В последующие годы делались попытки обратить внимание на проблему карательной психиатрии на форумах Всемирной психиатрической ассоциации, но КГБ активно мешало этому процессу. Применение психиатрии как инструмента против оппозиции в СССР продолжалось до начала перестройки.
В заключение
Книга Владимира Буковского «И возвращается ветер...» — не просто автобиографическая история знаменитого советского диссидента. Эта книга дает современному читателю возможность понять людей, боровшихся за личное достоинство и свободу мысли в условиях репрессивного государства. Мысли Буковского о ценности прав человека и свободы слова остаются актуальными и сегодня, подчеркивая вневременную значимость его послания.