«Мне все время хочется обнять Ван Гога»: Зарина Асфари о том, как сделать искусство понятным для всех
Профессиональная рассказчица, искусствовед и автор книги «Быть гением» Зарина Асфари написала вторую работу — «Историю искусства для развития навыков будущего». В ней она рассказывает, как гениям удалось добиться признания с помощью не только таланта, но и важных навыков — сторителлинга, кросс-культурной коммуникации и построения личного бренда. Журналист Иван Сурвилло встретился с Зариной, чтобы больше узнать о новой книге и поговорить о неочевидных связях в искусстве.
Почему вы себя называете «искусствоведьма»?
Потому что «искусствовед» — очень скучное слово, пыльное. Когда люди приходят на лекцию искусствоведа или историка искусства, они ожидают увидеть серьезную тетечку, с волосами в пучок, в пиджачке. А видят девочку в красивом платьице. Это вообще не коррелируется со словом «искусствовед». А слово «искусствоведьма» — задорное и юное. На нем многовековой архивной пыли нет. К слову, это не мое изобретение — словечко придумала моя подруга Маша, тоже искусствоведьма.
Давайте о вашей новой книге поговорим.
Первая книга «Быть гением» была для меня завершением важного этапа. Ее структура повторяет формат лекций, с которых я начинала в 2015–2016 годах: одна лекция — один художник, в начале — монолог от лица этого художника. Такой подход близок и понятен многим ценителям искусства. После выхода первой книги я сразу захотела написать вторую: для меня писать про искусство — это призвание. У меня глаза горят, когда я нахожусь на орбите искусства. Кроме того, я поняла, что доросла до другого формата, который интегрирует опыт разных художников, выстраивает неожиданные параллели.
Как замысел воплотился в книгу?
У меня есть дружеские контакты с платформой «Теории и практики». Я сделала один из эпизодов для их подкаста о мягких навыках и метакомпетенциях, рассказала о том, как эти навыки применяют художники. Это было направление, куда мне хотелось двигаться, потому что оно дает уйти от наблюдения за каждым мастером в вакууме, рассматривать их интегрально.
Потом я разработала для «Теорий и практик» курс лекций в формате «одна лекция — один навык и рассмотрение его через опыт разных художников». Эта работа стала фундаментом для книги — у меня осталась куча набросков, заметок на полях. С этой идеей я постучалась в «Альпину Паблишер», дальше завертелось. И через год я завершила вторую книгу — «Историю искусства для развития навыков будущего». Пока это самый серьезный и яркий из моих проектов.
Обычно о мастерстве художника люди думают так: муза дарит вдохновение, и рождается шедевр. Я попыталась деконструировать эти представления, показать, что одна только муза не сделает Рубенса или Дега прославленным мастером, и вторая книга стала для меня значительно более сложной и глубокой работой, чем первая. Она не столько про чувства, сколько про рациональное мышление.
Интеллектуальный подход для вас сложнее эмоционального?
Пожалуй, да. Я модулятор — мне это слово подарил постоянный гость моих лекций. За эту способность меня благодарят слушатели и читатели: необъятный, далекий, непостижимый мир искусства я преподношу им так, что он становится осязаемым, близким, доступным пониманию. Я говорю и пишу эмоционально, с любовью, и люди идут на выставки, в музеи, где они теперь могут разговаривать с картинами, а не проходить мимо в режиме: «Так, это я знаю, а это чудовищный кубизм, я даже смотреть не буду». Эмоциональной глубины у меня в лекциях и в книге хватало, а вот структуры, анализа недоставало.
Новая книга была вызовом самой себе: я хотела на этот раз соблюсти баланс между рациональным и эмоциональным. Надеюсь, я с этим вызовом справилась. В этой книге история искусства и конкретные художники соединились в майндмэп, где больше нет прямых линий, — от Ренессанса к барокко, от сезаннизма к кубизму. Там есть сложносочиненные взаимоотношения всех со всеми. Причем не только на уровне стилистических и тематических влияний.
К примеру, есть прямая связь между Рубенсом и Энди Уорхолом. Рубенс пишет маслом, Уорхол преимущественно занимается шелкографией; Рубенс родом из Нидерландов XVI века, Уорхол — из Америки века двадцатого. Но у них одинаковый подход к искусству, для них обоих это бизнес. Их искусство должно отвечать запросам рынка в большей степени, чем зову музы, которая приходит и уходит. В итоге оба создали коммерчески успешные проекты.
Почему вы решили связать искусство именно с навыками будущего?
Кажется, что они находятся в разных мирах — творческом и деловом, одухотворенном и приземленном. Пусть так, но я думаю, что междисциплинарность в наше время особенно важна, и многие футурологи со мной согласятся. Быть узким специалистом в одной сфере больше неактуально. Нужно уметь мыслить шире, соединять одно с другим, работать на стыке дисциплин. И поскольку я долго находилась в русле искусства, то всё, что за пределами гуманитарного дискурса, мне было сложно понимать. Мне хотелось найти возможность выйти за его пределы, при этом оставаясь на своей территории, — так родилась книга «История искусства для развития навыков будущего».
Я перекинула мост между двумя совершенно разными вселенными, которые, как оказалось, не такие уж и разные. Есть прямая связь, но почему-то ее никто не видел. Или видел, но молчал.
Кроме того, для меня было важно привнести в книгу прикладную пользу — обычно в рассчитанных на широкую аудиторию книгах об искусстве она не предполагается. Мне кажется, возможность наслаждаться прекрасным и одновременно развивать актуальные сегодня — и, что важнее, завтра — навыки дает тот самый баланс между пользой и удовольствием.
Какой навык, описанный в книге, кажется вам наиболее важным?
Для меня особенно важна кросс-культурная коммуникация, о которой мало говорят в России, — навык, который напрямую способствует развитию терпимости, толерантности, взаимного уважения. Во мне намешано по четвертинке четырех кровей, так что коммуникация между культурами — это часть меня. Поэтому мне особенно интересно, как разные культуры на протяжении всей истории искусства опосредованно и напрямую влияли друг на друга и продолжают влиять.
Вот, например, Хокусай. Его «Большая волна» написана синей краской, которую поставляли из Голландии. Это абсолютно японская картина, которая ассоциируется исключительно с Японией и которой не было бы, если бы страна не торговала с Голландией. Таких неочевидных связей много.
Есть и более очевидные взаимосвязи. Яркий образец — Цугухару Фудзита, японский художник, который приехал во Францию и создал там гибрид французского искусства с японским. Он работал тушью в японской технике, но при этом писал обнаженных людей, которых в японском искусстве нет и не было. Потом Фудзита поехал в Мексику, где вдохновился яркими мотивами, мурализмом — огромными фресками на стенах зданий в Мехико. Когда художник вернулся в Японию, то создал мурал, если не ошибаюсь, единственный на всю Японию, а в Париже он предвосхитил няшные, кавайные открытки. Прекрасный пример кросс-культурной коммуникации.
Если бы вы могли позвать на ужин каких-нибудь трех художников, которые жили когда-либо, — кого бы позвали?
Я довольно часто думаю про Ван Гога, которого я невероятно люблю, но я совсем не хочу с ним разговаривать. Мне все время хочется его обнять. Часто важны не слова, а возможность побыть с человеком рядом. Ему, особенно в последние годы, катастрофически не хватало человеческого тепла. Он чувствовал себя невероятно одиноким.
Мне было бы интересно поговорить с Караваджо. Он совершенно безумный и безусловный гений. Революционер в искусстве, дебошир по жизни. В его компании время можно было бы провести очень весело. И при этом я бы с большим интересом и удовольствием посмотрела, как он работает.
И конечно, все дороги ведут к Пикассо. Его можно только любить или ненавидеть. Фаза ненависти к нему давно прошла, осталась только любовь.