Милый, милый Запад

В издательстве «Альпина нон-фикшн» вышла книга «Земля ковбоев», в которой писатель и финансовый журналист Кристофер Ноултон рассказывает о сложных и жестоких буднях Дикого Запада. В честь релиза киновед Александр Гвоздев и историк кино Богдан Шимохин написали текст о вестернах, тех самых фильмах, которые создали романтизированный образ ковбоев, порой очень далекий от реального.

Дикий Запад — ковбои и бандиты, ружья и перекати-поле — нехитрый набор из которого и состоят шедевры жанра вестерн. Вновь и вновь на экране появляются индейцы и шерифы, железные дороги и салуны, но скудный набор ингредиентов компенсируется великим множеством вариаций, которые не перестают привлекать зрителя уже более века.

Сугубо американский материал не помешал распространению вестерна по всему свету: спагетти-вестерны в Италии («Хороший, плохой, злой» Серджио Леоне), вестерны квашенной капусты в ГДР («Чингачгук — Большой Змей» Рихарда Грошоппа), красные вестерны в Чехословакии («Лимонадный Джо» Олдржиха Липского) — это лишь малая часть географии жанра. Сложно представить более тотальное явление в мире кино.

Классический вестерн зарождался как попытка создания собственной американской мифологии, где бравые защитники закона укрощают хаос дикого фронтира. Режиссер Джон Форд и звезда его фильмов Джон Уэйн (за широкими плечами которого более 170 ролей) создали на экранах новый архетип героя: не сомневающегося поборника чести с простой, но благородной душой. Непоколебимые моральные принципы вскрывали в нем рыцаря на «черно-белом коне». За продолжительную карьеру крупный план Уэйна как бы сросся с пейзажами американских степей: одинаково суровые, простые, но скрывающие в себе целую вселенную загадок и переживаний.

Классические вестерны подкупали своей непритязательной наивностью: добро победит, зло будет наказано, а заряд адреналина от погонь и перестрелок — получен. Как говорил японский режиссер Акира Куросава, чьи истории о самураях столь похожи на ковбойские фильмы:

Мир вестерна — это мир свободы. Кажущиеся на первый взгляд бедными, полупустынными степи Дикого Запада на самом деле являются царством возможностей, воплощением великой американской мечты, где каждый может начать жизнь с чистого листа (как например, в фильме «Человек с Запада» Энтони Манна, где бывший грабитель переквалифицируется в фермера). Во многих вестернах важное место занимает созидательное начало: герои открывают собственное дело, отстраивают города — по сути создают свой особый мир. В этом и есть какая-то суть человеческой жизни: мы так же как вестернеры, оказываемся выброшенными в неведомый нам мир, полный трудностей и стараемся построить в этой опасной пустыне собственную утопию, защитить тех, кто нам дорог. Дикий Запад в вестернах — это не просто географическое пространство, а метафора самой жизни с ее непредсказуемостью, где человек остается наедине с собственной свободой и ответственностью, где каждый выбор может стать роковым, а каждый поступок — либо шагом к искуплению, либо падением в бездну. И как ковбой, въезжающий в безлюдный городок, мы тоже постоянно сталкиваемся с необходимостью заново определять свои ценности, искать союзников в этом жестоком мире и отстаивать свою правду, даже когда все обстоятельства против.

Конечно, времена сильно меняли партитуру жанра, особенно в 1960-е годы, когда полувековой канон уже набил оскомину американскому зрителю. Обновленные вестерны тем не менее не могли исключить аспекта романтизации, просто под другим углом: благородными рыцарями и адептами житейской мудрости явились уже не ковбои и шерифы, а вожди и воины индейских племен. В этом переосмыслении сохранялась та же самая мечта об утраченной гармонии между человеком и природой, о простых и ясных нравственных ориентирах, которые современный мир безвозвратно утратил. Вестерн, меняя свои декорации и перераспределяя роли между героями и антигероями, по-прежнему оставался верен своей изначальной функции — был зеркалом коллективных надежд и разочарований американского общества, его ностальгии по тем временам, когда граница между добром и злом казалась четкой и непреодолимой, а человек мог в одиночку противостоять хаосу окружающего мира.

Даже то, что, по идее, должно выглядеть отталкивающим, вестерн превращает в самое настоящее зрелище. Фонтанирующие брызги крови в «Дикой банде» Сэма Пекинпа или взрывающиеся головы в «Джанго освобожденном» Квентина Тарантино — всё это преподносится не как натуралистичный ужас, а как театрализованное представление, где насилие становится частью эстетического кода, своеобразным танцем смерти, который завораживает зрителя своей стилизованной жестокостью. В этом парадокс вестерна: он умудряется романтизировать даже самые мрачные и кровавые аспекты жизни Дикого Запада, превращая перестрелки в хореографические номера, а дуэли — в мистические ритуалы, где важна не столько смерть, сколько красота жеста, с которым герой встречает рок.

И если первые классические вестерны были историями, как правило, о торжестве закона и порядка в мире бандитов и преступников, то десятилетия развития жанра открыли кладезь возможных игр с тропами и мотивами: Джим Джармуш в «Мертвеце» превращает индейца в американский аналог Вергилия, ведущего главного героя в потусторонний мир; Джейн Кэмпион во «Власти пса» деконструирует маскулинный и брутальный образ жителя фронтира; в «Балладе о Бастере Скраггсе» братья Коэны травестируют американский миф.

По сей день то и дело вестерны оказываются в списках участников международных кинофестивалей и кинопремий (в Каннском кинофестивале 2025 года в основном конкурсе принял участие Ари Астер с фильмом «Эддингтон»). Интерес к жанру не пропадает, и наверняка его ждет еще не одно перерождение.