О чем
Бурмин, ветеран первой русской войны с Наполеоном и сражения под Аустерлицем 1805 года, возвращается оттуда не совсем тем, кем был. Молодого помещика начинают мучить странные приступы: обостряется обоняние, тело перестаёт слушаться, а затем следует беспамятство. Он проводит годы в уединении, скрывая своё превращение. Случайная встреча с былой любовью пробуждает в нём старое чувство — и Бурмин возвращается в свет. В смоленском обществе будто ничего не изменилось, но в воздухе повисло смутное предчувствие грозящей войны: о ней все говорят, но не знают, что она уже на пороге.
Теперь, когда она была женой другого — то есть совершенно недоступной, недоступной безнадёжно, он посмотрел ей в лицо и увидел, что всё тогда — было. Ничего он не придумал тогда, шесть лет назад.
Хуже: всё это — и сейчас есть. Но обдумать не успел. Мир утратил цвет. Зала, огни, голоса — всё поплыло перед Бурминым пятнистой серой кашей. Пальцы свела боль.
Мари почувствовала их движение у себя на талии. Посмотрела ему в глаза, неловко улыбнулась. Музыка валила на Бурмина, бурля и шипя, как ледяная вода.
В новой книге Юлия Яковлева мастерски переосмысляет традицию русской прозы XIX века, сочетая большой русский роман и фантастический триллер. Представленный ею мир 1812 года — «мир пока скрытого, но страшного социального напряжения в обществе. Кто-то стиснут крепостным правом, кто-то — нормами общепринятых приличий. Война же выпустит это напряжение наружу и покажет, кто есть кто на самом деле».
Тело клонило и ломило, суставы крутило и выворачивало, ноги саднили. Двуногие движения становились шаткими и неверными. Он на миг привалился спиной к стволу, вздохнул и тут же снялся с места — хотелось уйти подальше. Наконец в чаще, где видеть его могли только филины да ночные мыши, упал на четвереньки. Теперь переход был лёгким, как дыхание, не то что год назад. Хорошо это или плохо, Иван предпочитал не думать: всё равно не изменишь. Постоял, обвыкся, понежился в этом другом теле, как в удобно разношенном армяке. Закинул голову, собрал губы трубочкой — и выпустил тревогу к самой луне.
