«Пропаганда тоже имеет свои пределы»
Политолог, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге и университета Хельсинки Владимир Гельман написал книгу «Авторитарная Россия», в которой проанализировал эволюцию российской политической истории за последние 30 лет и дал определение «электоральной автократии». Мы поговорили с Гельманом о том, зачем гражданам разбираться в политологии, на чем основывается устойчивость российского политического режима и почему политологов бесполезно спрашивать о будущем.
Зачем вообще изучать политологию?
Если совсем кратко, затем, чтобы разбираться в политических процессах. Наша жизнь связана с политикой во многих отношениях, и очень часто без знаний о политике, которые дает политическая наука, мы просто оказываемся без ответа или даем неверные ответы.
Смотрите, совсем недавно в России прошли парламентские выборы. Оказалось, что партия, которая получала по опросам около 30% поддержки, оказалась обладательницей более 2/3 мест в парламенте. Почему и как это происходит? Почему в одних странах обвинение в нечестном подсчете голосов на выборах выводит на улицы множество людей, а в других эти разоблачения остаются незамеченными? Почему так происходит в одной и той же стране в разные периоды?
Чтобы давать грамотные ответы на эти и другие вопросы, необходимо изучать политологию. Политологи стараются рассказывать об этом не только в учебниках, научных книгах, статьях, но и в книгах, рассчитанных на более широкую аудиторию, — таких, как моя, например.
Как можно охарактеризовать политический режим в России?
Российский политический режим является авторитарным. Он не относится к категории демократий, поскольку в нем отсутствуют характеристики и механизмы, которые являются неотъемлемой чертой демократии. Прежде всего, это свободные и справедливые выборы.
Назвать российский режим одним словом «авторитарный» недостаточно, потому что авторитарные режимы очень разнообразны. Внутри категории «авторитарные режимы» существует большое количество разных видов. Мы же не называем кошку просто «млекопитающее».
Среди авторитарных режимов выделяют военные режимы, какие, например, существовали во второй половине XX века во многих странах Латинской Америки. Существуют также абсолютные монархии, как в Саудовской Аравии. Понятно, что есть много конституционных монархий, которые являются демократиями, как, скажем, Великобритания.
Третий тип авторитарных режимов — это однопартийные режимы, подобные тому, который существовал в Советском Союзе или сегодня существует в Китае. И, наконец, четвертый — персоналистские режимы, где главным носителем власти выступает конкретный политический лидер и его окружение. Такой авторитарный режим существует в сегодняшней России.
Вы используете в книге термин «электоральный авторитаризм». Можно ли кратко описать, в чем его особенности? Что его отличает от других видов авторитарного политического устройства?
Это другая классификация. Продолжая параллель с млекопитающими: можно охарактеризовать их по виду, а можно, например, по цвету: у нас не просто кошка, а серая кошка. Соответственно, так же можно поступить с авторитарными режимами. Среди них выделяют гегемонные режимы, то есть те, где для поддержания власти не используются выборы. Выборы либо полностью отсутствуют (скажем, монархов в монархиях обычно не выбирают), либо носят фиктивный характер, как в Советском Союзе, где был один кандидат и только за него можно было проголосовать.
Второй вид — электоральные режимы, где в бюллетенях есть различные кандидаты. Скажем, сейчас у нас на думских выборах в бюллетенях было не меньше пяти кандидатов. Существуют и различные партии — на тех же выборах их было 14. При этом условия проведения выборов таковы, что между этими кандидатами и партиями честной политической борьбы нет. Возведены очень высокие входные барьеры, которые не дают возможности участвовать в выборах многим нежелательным с точки зрения властей кандидатам и партиям. Существуют и механизмы искажения предпочтения избирателей, и механизмы, связанные с подведением итогов голосования.
Можно сказать, что мы играем в футбол, где игроков одной команды удаляют с поля за любые реальные или вымышленные нарушения, судья дает пенальти в пользу одной команды и не дает их в пользу другой, засчитывает или не засчитывает забитые мячи по своему усмотрению.
Такой футбол очень сильно отличается от того, что мы понимаем под футбольным матчем. Это такой образец нечестной или несправедливой игры.
Как же получилось, что такой режим установился, и почему он настолько устойчив? Откуда легитимность у этого режима?
Этот режим установился не сразу. Его становлению предшествовал долгий период, в течение которого выборы в России носили частично конкурентный характер. Когда в ходе выборов у правящих групп возникали различные вызовы, они всячески старались от этих вызовов избавиться. В ходе президентских выборов 1996 года в России даже ставился вопрос о том, что, может быть, эти выборы стоит отменить, а главную оппозиционную партию КПРФ — запретить. Такое решение не было выполнено, хотя подготовка к его реализации велась. Но тем не менее сам по себе пример такого рода очень показателен.
В 2000-е годы российские власти приняли немало усилий для того, чтобы изменить правила проведения выборов, правила регистрации политических партий и кандидатов, сделав их максимально комфортными для правящей группы и максимально сложными для оппозиции.
В дальнейшем эти правила только ужесточались. Использовались различные способы административного давления на нижестоящих чиновников, на представителей избирательных комиссий, на рядовых избирателей с тем, чтобы сделать результаты голосований максимально предсказуемыми для правящей группы. Иногда этот механизм давал сбой, как, скажем, в 2011–2012 годах, когда в России наблюдались крупные массовые протесты по итогам выборов. На примере последних парламентских выборов мы видим, что он все-таки оказывается устойчивым. Почему так происходит, хотя многие граждане с этим не согласны?
Прежде всего, у многих россиян, даже у тех, кому такое положение дел не нравится, существуют довольно серьезные опасения, что любые кардинальные перемены приведут к худшему. Эти опасения отчасти вызваны опытом перемен 1990-х годов, которые для граждан России были драматичными и болезненными. Отчасти эти опасения подогреваются пропагандой, которая всеми доступными способами убеждает: «Если не мы, то в стране будет ужас-ужас-ужас». Конечно, неудивительно, что многие предпочитают сохранение нынешнего положения дел опасным переменам.
Правильно ли я понимаю, что этой пропаганды достаточно? То есть для того, чтобы статус-кво сохранялся и граждан все устраивало, достаточно просто угрожать возвратом «лихих 90-х» и общественными пертурбациями?
Для многих граждан это не только абстрактные угрозы, но и вполне живые воспоминания. Ситуация, когда многие люди возлагали большие надежды на перемены к лучшему, а на самом деле их не случилось, повлекла за собой большие разочарования.
Конечно, пропаганда тоже имеет свои пределы. Ее эффективность со временем падает, и неудивительно, что помимо пропаганды власти используют средства поощрения с одной стороны и наказания с другой. Мы видим, что те, кто ведет себя нежелательно с точки зрения власти, могут быть наказаны.
В свою очередь, те, кто ведет себя лояльно, например участвует в нечестном подведении итогового голосования, могут получить какие-то поощрения. Метод кнута и пряника иногда, хотя и не всегда, оказывается довольно эффективным.
Можете ли вы назвать другие страны, в которых политическая система такая же, как в России, а по структуре взаимодействия власти и общества они похожи на нашу страну? Если Россия не уникальна, то чем она отличается от таких стран?
Электоральный авторитаризм существовал ранее во многих странах, начиная с Мексики, где такой режим господствовал свыше 70 лет, и заканчивая Египтом периода правления Хосни Мубарака. Сегодня тоже есть немало примеров электорального авторитаризма. Многие из таких режимов оказываются недолговечными, они не переживают большого количества нечестных выборов и становятся жертвами конфликтов внутри элиты или массовых протестных выступлений.
Российский политический режим оказался гораздо более живучим.
Электоральный авторитаризм в России сформировался в нынешнем виде в 2000-х годах. Он эволюционирует, сохраняя свою сущность неизменной, уже третье десятилетие, и нет оснований рассчитывать, что он уйдет сам собой. Это не «детские болезни», если так можно сказать, а «хронические заболевания».
Могут ли граждане повлиять на положение вещей? В чем проявляется политическая пассивность россиян, о которой вы пишете?
Граждане могут повлиять на положение дел в ситуации, когда конкретные проявления действий властей затрагивают их интересы. Мы сплошь и рядом наблюдаем, как локальные протестные движения вынуждают власть изменить, например, планы застройки той или иной территории или проведения политики, идущей вразрез с интересами граждан. Из последних примеров такого рода — длительные, масштабные экологические протесты в Архангельской области вынудили властей отказаться от того, чтобы размещать полигон по захоронению мусора из Москвы и центральной России.
Но если речь идет о крупномасштабных явлениях и процессах, такой локальной самоорганизации оказывается недостаточно. В масштабах страны гражданам крайне недостает эффективной формы организации, чтобы координировать действия в разных регионах страны, формулировать требования и выдвигать их властям.
Если мы посмотрим на опыт других авторитарных стран, то увидим, что в них эту роль играли очень разные организации: где-то это были профсоюзы, где-то движения за национальную независимость или религиозные объединения. Но в России ничего подобного на сегодня нет, и это, пожалуй, самое главное препятствие на пути самоорганизации, координации граждан.
Что такое «негативное равновесие», о котором вы пишете? Кому и по каким причинам его выгодно поддерживать?
«Негативное равновесие» — это ситуация, когда сохранение статус-кво, который не устраивает многих граждан, представляется меньшим злом по сравнению с выходом из равновесия. В книге я привожу такой пример. Представим себе семью, где супруги сильно друг другу надоели, постоянно ругаются, но в то же время не разводятся, потому что понимают: развод повлечет значительные издержки. Соответственно, он будет бóльшим злом, чем такая непривлекательная семейная жизнь.
Или другая ситуация. Допустим, в той или иной стране высокая безработица. Есть человек, которого не устраивают условия труда: низкая заработная плата, неудобный график работы, плохое отношение начальства. Но он держится за свое рабочее место, потому что боится в противном случае стать безработным.
В политической жизни такое «негативное равновесие» означает, что граждане готовы терпеть статус-кво, лишь бы им не стало еще хуже. Конечно, правящие группы являются бенефициарами такого положения дел, они это равновесие стараются всячески поддерживать доступными им способами. Такими способами являются кооптация, то есть предоставление дополнительных благ сторонникам этого равновесия, пропаганда, репрессии — все эти инструменты российские власти в разной пропорции продолжают использовать.
Что ждет Россию и россиян в будущем? И какой прогноз, сценарий вам кажется наиболее вероятным после выборов?
Политологи не знают будущего, они не могут его предсказать. Точнее, могут, но эти прогнозы часто не более обоснованные, чем прогнозы людей, которые политологами не являются. Я привожу в книге несколько прогнозов неполитологов, которые оказывались точными, и прогнозов специалистов, которые оказывались фактически верными, хотя базировались на неверных основаниях.
Если говорить серьезно, конечно, мы не знаем будущего России.
На основании того, что мы знаем о сходных политических режимах, мы можем говорить о том, что, во-первых, такого рода режимы уязвимы с точки зрения преемственности. В отличие от монархий, в них нет династической передачи власти, и когда персоналистские лидеры стремятся к этому, то далеко не всегда добиваются успеха.
Во-вторых, таким режимам свойственна следующая закономерность: чем дольше персоналистские лидеры находятся у власти, тем выше вероятность того, что им на смену придут другие автократы. Режимы меняются с точки зрения состава элит, персонального направления властных позиций, иногда проводимого ими политического курса. Но тем не менее они меняются на такие же персоналистские режимы, иногда более репрессивные, иногда менее. Чтобы далеко не ходить за примерами, можно посмотреть на постсоветские страны — скажем, Узбекистан.
И в-третьих, персоналистские режимы очень редко улучшают качество развития со временем. Скорее, наоборот, их качество развития, темпы роста, показатели душевого валового внутреннего продукта, человеческого развития со временем только падают.
Я пишу, что образцом такого рода модели развития служит диктатура, которую описал Габриэль Гарсия Маркес в своем романе «Осень патриарха». Там диктатор, который находился у власти 100 лет, продал главные богатства своей страны иностранцам и ушел в мир иной, оставив после себя полный упадок и разорение. Такое развитие событий совершенно не исключено для России.
Это не значит, что мы наступим на все описанные мною грабли. Но если проводить параллель с медициной, врач не знает наверняка, что будет с пациентом. Он знает только, что бывает с другими пациентами со сходными симптомами, и может что-то осторожно предположить в отношении конкретного пациента. Я примерно так же себя и веду.
